Как меняется эмоциональное состояние людей, когда они приходят почтить память жертв фашизма ? Борьба с фашизмом была, может быть, первой в истории человечества всемирной заботой — заботой, объединившей народы обоих полушарий. (ЕГЭ по русскому)

Проблема изменения эмоционального состояния людей, приходящих почтить память жертв фашизма, раскрывается в тексте Даниила Гранина через призму личных переживаний и коллективной памяти. Автор показывает, как посещение мест, связанных с трагедией, вызывает глубокие внутренние потрясения, заставляя переосмыслить ценность человеческой жизни и важность сохранения исторической правды.

Позиция автора заключается в том, что соприкосновение с памятью о жертвах фашизма пробуждает в людях сложную гамму чувств — от скорби и ужаса до осознания необходимости передавать эту память следующим поколениям.

Гранин подчеркивает, что даже спустя десятилетия трагедия не теряет своей остроты, а места, подобные Бухенвальду, остаются «живыми» напоминаниями о прошлом.

Чтобы обосновать позицию автора, обратимся к примерам из текста. Первой иллюстрацией становится эпизод с Бруно Апитцем, бывшим узником Бухенвальда, который, поднявшись к памятнику, «начал произносить речь и заплакал». Писатель, готовивший «очень важные слова», не смог сдержать эмоций, потому что для него лагерь смерти — не абстрактный символ, а часть личной биографии. Его слезы — это не просто проявление горя, а свидетельство неразрывной связи с трагедией. Автор акцентирует, что «иссечённое морщинами, сухое лицо Бруно Апитца мало чем отличалось от бронзовых лиц узников на памятнике», подчеркивая, как память о страданиях становится частью человеческой сущности.

Второй пример — реакция писателей, впервые посещающих Бухенвальд. По дороге в лагерь они «шутили и веселились», наслаждаясь «отличной погодой» и красотой цветущих яблонь. Однако, оказавшись на плацу, где «было ветрено» и «ничего не выросло», их настроение резко изменилось. Гранин отмечает, как «постепенно, толчками менялись выражения лиц»: беззаботность уступила место молчаливому ужасу. Этот контраст показывает, что даже те, кто не пережил трагедию лично, не могут остаться равнодушными перед лицом зримых свидетельств жестокости.

Смысловая связь между примерами основана на противопоставлении. Бруно Апитц, чья жизнь навсегда искалечена фашизмом, сразу погружается в горечь воспоминаний, тогда как другие писатели проходят путь от легкомыслия к осознанному потрясению. Это противопоставление подчеркивает, что память о жертвах воздействует на всех, но глубина переживаний зависит от личного опыта.

Я полностью согласен с позицией автора. Действительно, места памяти обладают уникальной способностью пробуждать в людях совесть и сострадание. Например, посещая мемориал «Хатынь» в Беларуси, я наблюдал, как туристы, еще минуту назад смеявшиеся, замирали у Вечного огня. Один мужчина, читая надпись на стеле, внезапно закрыл лицо руками: оказалось, его дед погиб в этой деревне. Подобные моменты подтверждают, что память о жертвах фашизма — не просто урок истории, а живая рана, которая объединяет людей в стремлении не допустить повторения трагедии.

Таким образом, эмоциональное состояние тех, кто приходит почтить память жертв фашизма, меняется под тяжестью осознания несправедливости и утраты. Как верно заметил Гранин, такие места, как Бухенвальд, заставляют нас «вспомнить» то, что нельзя забывать, — чтобы сохранить человечность в мире, где «всемирных общих забот становится всё больше».