Роль эпиграфов к роману М. А. Булгакова «Белая гвардия» (ЕГЭ по литературе)

Первый эпиграф («Пошёл мелкий снег…») взят из главы «Вожатый» «Капитанской дочки» Пушкина, в которой дворянина Петра Гринёва во время бурана выводит к постоялому двору незнакомый бродяга, оказавшийся впоследствии предводителем крестьянского восстания Емельяном Пугачёвым.

Булгаков использует традицию использования символики метели при описании русского бунта. Начало этой традиции положил Пушкин. Не только в эпиграфе, но и в самом тексте романа обнаруживается сходство с пушкинской интерпретацией русской Смуты 18 века: оправданное недовольство простого народа, предшествующее Смуте, бессмысленность и беспощадность мужицкого гнева, равнодушие предводителей Смуты к народным чаяниям, противоположность Смуты всем нравственным законам божеским и человеческим.

Тема метели, вьюги, снежной бури лейтмотивом проходит через весь текст «Белой гвардии».

Второй эпиграф («И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…») взят из «Откровения Иоанна Богослова» («Апокалипсиса»).

Апокалиптическая тема разрабатывалась в русской литературе с давних времён до наших дней. Перед революцией она получила особенно широкое распространение. Когда революция началась, представление, что это и есть начало Страшного Суда, получило распространение и признание

широчайшее. [3].

Хронотоп в романе «Белая гвардия».

Время в романе имеет важное историческое, символическое и сюжетообразующее значение. Два эпиграфа, предпосланные роману, указывают на переломный исторический период русского мятежа, символическим образом которого становится метель (эпиграф из повести Пушкина «Капитанская дочка»): «Пошёл мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение тёмное небо смешалось с снежным морем. Всё исчезло.

- Ну, барин, - закричал ямщик, - беда: буран!»

Первый эпиграф создаёт мотив стихийной природной силы, которой невозможно противостоять (метели, бурана), эта стихийная сила символическим образом соотносится с русским бунтом, который у Пушкина назван «бессмысленным и беспощадным», вызывает отрицательное отношение из гуманистических принципов и идеалов; мотив хаоса (небо смешалось с снежным морем), мотив взаимоотношений барина (дворянина, интеллигента) и ямщика (крестьянина, народа), мотив беды. Из этого эпиграфа можно понять, что Булгаков в своём отношении к революции и гражданской войне продолжает развивать гуманистические идеалы Пушкина. Как и Пушкин, Булгаков - противник насилия, кровавых мятежей и бунтов, революций и войн, сторонник Эволюции, которую он называет Излюбленной, то есть постепенного реформирования и улучшения общества, совершенствования личности, смягчения нравов.

Второй эпиграф взят из Апокалипсиса («Откровения») и сразу же переводит хронотоп в вечную категорию, создаёт мотив Страшного суда, когда восстанут мёртвые и будут судимы по их земным делам. Роман приобретает философское звучание и выводит на первый план проблему человека и его времени.

Это двойное изображение времени, исторически-конкретное и вечное, философское, находит место и в первой фразе романа, в самом его начале: «Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская – вечерняя Веера и красный, дрожащий Марс». Инверсии создают библейскую, летописную тональность, лирическую взволнованность и вместе с тем торжественность и важность слога, переводя его почти из прозаического в поэтический. Даются два летоисчисления: от Рождества Христова, связанного с вечными ценностями добра, любви, милосердия, прощения и сострадания; и от начала революции, вносящей в мир разруху и хаос, кровь и страдания. Поэтому здесь важны символические образы двух звёзд: Венеры – символа любви, и Марса – символа войны.

Хронотоп создаётся с помощью антитезы: мирные дни, которые остались в прошлом и в воспоминаниях героев, и кровавые дни в настоящем. Ностальгия по прекрасному мирному прошлому усиливается с помощью образа декабря: «… наступил белый, мохнатый декабрь. О елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?». Здесь же автор создаёт мотив стремительного движения времени: «Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела».

Но время в романе, его важнейшие этапы, подаётся через восприятие семьи Турбиных, через те события, которые касаются их лично и происходят в их семье:

Нигде не называя Киева своим географическим именем, Булгаков тем не менее в романе создал яркий и своеобразный образ Города, как он в подражание Риму («Urbis» - Город, противопоставляемый понятию «Orbis» - Мир) именовал свой родной Киев. В одних случаях писатель открыто пользуется известными киевскими названиями городских мест (Подол, Владимирская горка, Крещатик, Печерск), в других – эти названия прозрачно изменяет (Ловская улица вместо Львовской, Алексеевский спуск вместо Андреевского, мало-Провальная улица вместо Мало-Подвальной, Киевский спуск вместо Кловского, цветочный магазин «Ниццкая флора» вместо «Flora» и т. п.). [2, с. 336].

Давая абстрактное понятие Города, нигде не называя его, писатель создаёт образ Родины, оказавшейся в центре масштабных драматических событий русской истории, подчёркивая, что его Город – это символ цивилизации. Город появляется во сне Алексея Турбина во все своей красоте и очаровании декабрьского пейзажа.

Дом и Город – это два героя книги, которые при своей неодушевлённости с точки зрения логики и грамматики наделены душой. Дом наделён чертами семейной идиллии, перечёркнутой войной, он живёт и дышит, мучается и страдает, словно живое существо. В этом доме зимними вечерами поют под гитару песни, играют в карты, смеются и плачут, выражая простые человеческие чувства. Особый уют дому придают белая накрахмаленная скатерть, натёртые лоснящиеся полы, ваза с гортензиями и розами, которые говорят о красоте и прочности жизни.