Как осмысливал В. Т. Шаламов влияние лагерного опыта на душу человека? (Литература XX века)

Лагерная проза Варлама Шаламова пронизана совершенно особым миропониманием и чрезвычайно глубоким смыслом. Читать ее порой трудно, однако совсем не из-за «тяжёлого» языка повествования. Последний, напротив, отличается простотой, буднично и неторопливо бегут перед глазами строчки, рассказывающие о повседневной арестантской жизни. Вот только содержание их порой болью отзывается в сердце, и здесь ты пытаешься осмыслить и понять: как мог человек вынести такие физические и нравственные страдания — и не сломаться? В чём находил опору, где черпал силы? Очевидно, в своей душе.

Конечно, в лагере каждый как-бы переставал существовать в качестве отдельного индивидуума, личности со своими мыслями, желаниями, способностями и потребностями.

Он словно становился безвольным «винтиком» адской машины, и единственное, что оставалось у него своего собственного, незаемного и никому не подвластного —это его внутренний мир. Хотя и этот мир не мог не претерпевать изменений — не только телесно, но и душевно страдали люди: от несправедливости, унижений, бесчеловечности, жестокости; от непонимания, когда все это закончится и закончится ли вообще.

Вместе со страданиями тела, переживала множественные трансформации и душа. У кого-то — вынужденно грубела, что было своеобразной защитной реакцией. Подтверждающие это эпизоды во множестве содержат «Колымские рассказы». Так, в произведении «Сгущенное молоко» главный герой говорит о невыносимом, голодном и страшном существовании такими словами «Только что-либо внешнее могло вывести нас из безразличия, отвести от медленно приближающейся смерти. Внешняя, а не внутренняя сила. Внутри все было выжжено, опустошено…».

В рассказах Шаламова часто поднимается вопрос о том, что реальную помощь лагерник может получить только от медицинского работника. Но и персонал лагерной больницы (за немногочисленным исключением) — люди подневольные. Как же ярко там проявляются людские характеры — порой заключенный медик, стремясь облегчить свое положение, буквально губит своего же брата-лагерника, не «замечая» его болезни, истощенности, того, что он находится на грани. А иногда вольный врач всеми силами стремится хоть чем-то облегчить положение больного. И все это происходит на фоне пересечения «политических» заключенных и вольнонаемных с ворами-рецидивистами, убийцами, «блатными». Вот как в рассказе «Красный крест» автор, описывая особенности лагерной больничной жизни, говорит о влиянии происходящего там на человека: «Слова эти (блатные) – отрава, яд, влезающий в душу человека…», «В этом растлении человеческой души в значительной мере повинен блатной мир…».

И все-же, не только «умирание» и окостенение переживают в лагере человеческие души. Порой они оживают, вырываются из томительного опустошения. Часто — на излете жизни. В рассказе «Шерри-бенди» умирающий поэт осознает, в чем был истинный смысл его бытия: «Сейчас было так наглядно, так ощутимо ясно, что вдохновение и было жизнью; перед смертью ему дано было узнать, что жизнь и была вдохновением, именно вдохновением». Представляется, что в этот миг душа, «прозревшая» и очистившаяся в страдании открыла ему действительное жизненное предназначение, заслонив все прочее, суетное и неважное. И живой осталась душа врача из рассказа «Домино», подарившему умирающему «путевку в жизнь», дав ему возможность прийти в себя в больничных стенах.

Цикл колымских рассказов — это повествования о душевных слабостях и невероятной душевной силе; о душевной смерти и духовном возрождении. О людях, которые «сломались» и которые в нечеловеческих условиях смогли остаться людьми. В этом их сокровенный смысл и именно это автор хочет донести до своего читателя.