Константин Бальмонт – самый тихий символист (Школьные сочинения)

Душа и тишина… Образ души – самый важный образ лирических произведений в поэзии как золотого, так и серебряного века. Марина Цветаева и Александр Сергеевич Пушкин, Борис Пастернак и Фёдор Иванович Тютчев, Сергей Есенин и Михаил Юрьевич Лермонтов. Николай Гумилёв наполняет образ Сада души «тиховейностью»: Сады моей души всегда узорны, В них ветры так свежи и тиховейны… Мотив тишины, безмолвия, беззвучия неразрывной нитью вплетается в кружева души лирического героя стихотворений Константина Бальмонта.

В историю русской литературы К. Бальмонт вошёл как один из видных поэтов символизма, с которым связан расцвет русской поэзии на рубеже ХIХ-ХХ столетий, её серебряный век. Поэт обогатил русский стих многими открытиями, его поэзия была гуманистична и романтически устремлена в идеальное будущее. Именно Бальмонт с только ему присущей, словно первозданной, певучестью речи первым из символистов обрёл известность и славу российскую.

По словам В. Розанова, серебряный век для России – это вера в то, что во всякой своей строчке отчизна «переживает какое-то священное писание». Так мы можем говорить о символизме не только как об искусстве, создаваемом с помощью образов-символов, но и как о литературе субъективного отношения к мирозданию. Наряду с В. Брюсовым и А. Белым (старшими символистами) К. Бальмонт своими мечтами поднимается высоко-высоко, туда, где звук растворяется в эфире, а душа сливается с Душой Мира, с Вечной женственностью, с Красотой и Любовью. Он ищет ответы на вечные вопросы бытия: как обрести гармонию жизни, как вернуть веру в Бога, как спасти человечество.

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество -

Моя пустынная душа.

Оксюморон «пустынная душа» вмещает в себя всю противоречивость как лирического героя, так и его создателя: душа – сосуд, наполненный любовью, пустынный – пустой, без материи, без красок, без звуков, как небытие. Когда я читаю это стихотворение, то осознаю, что герой любит каждого живущего на грешной земле, в отчем доме, вмещая в себя все прегрешения рода человеческого, что, конечно, опустошает собственную душу. Первая строка звучит как набат, но уже в четвертой строчке появляется мотив тишины. Бальмонт считает тишину источником звукового начала мира. Он перекраивает библейское «В начале было Слово…», провозглашая «В начале, если было начало, было безмолвие, из которого и родилось Слово…»:

В душах есть всё, что есть в небе, и много иного.

В этой душе создалось первозданное Слово! («В душах есть всё»).

«Безмолвие» поэта-символиста вбирает в себя всё самое важное, необходимое, значимое. В романтической поэзии такое беззвучие получило понятие невыразимого. А символисты вслед за романтиками определил безмолвие как состояние единого, которое неразлучно с душой.

Собирая семантическое поле к словообразу «тишина», было выявлено присутствие образа души как центра этого поля:

Мой дух живёт среди лесов,

Где в тишине уединенья

Внемлю я музыке незримых голосов… (Мне ненавистен гул гигантских городов..) – душа слышит мелодичные звуки, не подвластные существам разумным.

В стихотворении «Камыши» «Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши..», «месяц печальный безмолвно поник..» – всё от неба до земли скорбит по погибшей душе, повторяя её вздох. Как «последний вздох души» чуть слышная песня умирающего лебедя («Лебедь»). И только шёпот камышей в стихотворении – единственные звуки-незвуки в беззвучии приближающейся ночи «Заводь спит. Молчит вода зеркальная..». Снова скорбное прощание заводи, воды, озера, тумана, камышей, неба, дальних звёзд – всего мироздания с душой, желающей «невозвратное вернуть». Печаль, тоска, покой, тихая скорбь, умиротворение, философское осмысление последнего мига жизни наполняют сознание читателя.

Один из сборников раннего периода творчества К. Бальмонта так и называется «Тишина» (1897. Зима). Для эпиграфа поэт взял строку из произведения великого романтика Ф.И. Тютчева «Есть некий час всемирного молчанья…», указав нам заветный ключик к пониманию своих творений: ночь, точнее полночь, а с нею, как символы-спутники, Луна и Звёзды – вечные спутники не просто т и ш и н ы, а в с е м и р н о г о м о л ч а н и я. И хотя «звезда ослепительным ликом зажглась..» там, «…где пустыня с Лазурью слилась..» (цикл «Звезда пустыни»), чаще в сборнике перед нами встают образы тумана, туч, темноты, пустынных небес и бурунов, закрывших «Сверканье Полярной звезды..».

Скаты и уклоны «безмолвно говорят», немые останки мёртвых кораблей спят в «тиши морей», бездомный ветер «шепнул в полусне», морское дно «безмолвно спит». Даже ива у Бальмонта «спит и молчит», хлопья-снежинки «беззвучную сказку поют», шепчут: « … Мы – любимцы немой тишины…, молча плывём…, к покою друг друга зовём…, не нужно нам шума земли». Во всём невероятном многообразии проявлений тишины и безмолвия лирический герой слышит «бесконечность немых голосов». Конечно, душа в таком застывшем мире холодна, а мечты её «безмолвны».

И всё же лирика К. Бальмонта не угнетает читателя, ведь его безмолвие есть исток Слова, которое поэт просто должен высказать «не только за себя, но и за многих других, которые немотствуют, не имея голоса» (Лирика современной души: сборник «Горящие здания»):

Страшно мне в пропасть души заглянуть,

Страшно – в своей глубине утонуть.

Всё в ней слилось в бесконечную цельность,

Только душе я молитвы пою,

Только одну я люблю беспредельность –

Душу мою!